.
.
Между старым и новым. По одну сторону - Мариинка старая, по другую - новая.
.
Я, конечно, слышал об этом и раньше – что называется, краем уха. До меня долетали слабые отзвуки тех залпов, что давали по зданию Мариинки-2 батальоны разъяренных северопальмирских эстетов. И такое это здание, и сякое, и кривое-немазаное, и «вообще никакое», как подытожил шеф Эрмитажа.
Картина получалась такая неприглядная, что я не мог думать о посещении Мариинки-2 иначе как с ужасом. Но посетить пришлось. Ведь как раз во время моего приезда давали «Лоэнгрина».
.
.
Вагнер мне по сердцу, и в этом пункте мы бескомпромиссно расходимся с синьориной. Она, подобно Ницше (которого не читала), предпочитает «осредиземноморенную» музыку – Бизе, Верди, Пуччини. Поэтому на вагнеровский фестиваль в Байройте, хоть это недалеко от нас, ее калачом не заманишь. Но тут, раз уж все так совпало, пришлось ей вместе со мной пойти послушать музыку, от которой, если верить Ницше, якобы веет «сыростью».
.
.
Впрочем, Ницше так ругался уже после того, как с Вагнером порвал. А когда он, молодой и горячий, писал по-юношески восторженное, но уже по-ницшеански гениальное «Рождение трагедии из духа музыки», он видел в Вагнере пророка, призванного спасти своей музыкой если не весь мир со всем человечеством, то по крайней мере «немецкий дух».
.
.
Самое важное место в театре - это буфет.
.
Вагнер действительно очень и очень немецкий композитор. Но поскольку он еще и гениальный человек, то его немецкость неизбежно перекипает в общечеловечность. Мировое искусство ведь не есть искусство космополитическое: оно (если только это настоящее искусство) есть прежде всего национальное, которому в какой-то момент становится тесно в национальных рамках. И чем более оно было национальным, тем более мировым, интернациональным оно становится. Так произошло и Вагнером.
.
.
Столь же сверхнациональны и вневременны сюжеты из граалевского цикла, на основе которых Вагнер составил либретто Лоэнгрина. В опере можно видеть картину торжества христианства над язычеством, но это торжество допустимо толковать и более широко – как победу нового, светлого, доброго над старым, костным и диким началом. Хотя конкретно христианского в опере все-таки больше.
.
Той же теме - "Торжество христианства, или ниспровержение идолов" - посвящена бронзовая модель Пименова, 1854 года изготовления, которую я сфотографировал в Михайловском замке. По изначальному замыслу скульптура должна была украшать Благовещенский мост.
Сам Вагнер, правда, говорил, что христианские мотивы легенды о Лоэнгрине на него не повлияли. Но комментарии к произведению искусства, пусть даже данные самим автором, всегда вторичны, первично же все-таки произведение. А в опере Лоэнгрин выдвигает Эльзе чисто христианское требование – слепо верить и не задавать вопросов. Когда же коварная Ортруда, лелеющая мечты о возращении Одина и Фрейи, зароняет в душу Эльзы семена скепсиса, запрет нарушается; последствия катастрофичны. И даже итоговая победа добрых сил не отменяет трагичности финала.
.
.
И, конечно, как у всякой популярной оперы, у "Лоэнгрина" есть отрывок, который отпочковался от основного произведения и "пошел в народ". Это - "Свадебный хор", который у нас в Европах часто используют на брачных церемониях. Мне лично он нравится куда больше, чем вульгарно-бравурное творение Мендельсона.
.
.
Исполнение оперы мне понравилось. Само здание Мариинки-2 оказалось не таком уже страшным. Можно сказать так: наружный вид глаз не радует, но и раздражения не вызывает, внутреннее убранство вполне себе на уровне, обстановка комфортная и располагающая, а большего от здания и не требуется – в конце концов, не красна изба углами…
.
.
В общем, 4 часа наслаждения мы с синьориной и сеньоритой получили. А это, согласитесь, немало.
.
