Надысь наткнулся на стихотворение. Дико зацепило по простой причине того, что автор отразил и ход моих мыслей в более глубоком и развернутом стихотворном виде, теперь в спорах, порой имеющих месот быть можно к оппоненту аппелировать этим текстом без угрызений совести.
Я — русский! Сердцем, духом, вздрогом кожи.
Горжусь я древним прозвищем моим.
Не дай мне, хоть на миг, хоть в чем-то, Боже,
Не русским стать, а кем-нибудь другим!..
Быть русским — не заслуга, но обуза.
Когда под гул набата, на бегу,
Возжами подпоясавшись кургузо,
Хватаем мы оглоблю и слегу.
О собственной забыть беде и боли,
Не поумнев нисколько до седин...
Быть русским — значит, воином быть в поле,
Пусть даже в этом поле ты один.
Быть русским — не награда, а расплата.
За то, что миру душу нараспласт,
За чужака встаешь ты, как за брата,
А он потом тебя же и продаст...
Быть русским — это стыдно и позорно,
Когда мы за колючею межой
Нелишние свои сбирали зерна
Для детворы не русской, а чужой.
Мы русские. дуркуем и балуем,
Когда, хватая снег похмельным ртом,
К любому черту лезем с поцелуем,
Отхаркиваясь кровушкой потом...
Живет народ, ведом судьбою хмурой,
За отческий уклад и образ свой
Доверчиво расплачиваясь шкурой,
Хотя, гораздо чаще — головой.
Мы русские. Мы с нехристью любою
Ломаем братски скудный каравай,
И в благодарность слышим над собою
Всего два слова: «надо!» и «давай!»
Быть русским — не отрада, но отрава,
С неизводимой грустью на челе
Платя издревле — щедро и кроваво —
За то, что на своей живешь земле.
Быть русским — значит застить путь бандитам,
Что топчут нашу землю сапогом.
Быть русским — это значит быть убитым
Собратом чаще, нежели врагом.
Быть русским — это значит встать у стенки,
И пусть в тебя стреляет сволочь вся,
Но перед ней не падать на коленки,
Пощады, ухватив сапог, прося.
Быть русским — это должность, долг и доля
Оберегать святую честь земли
От пришлецов, что свой Талмуд мусоля,
Две тыщи лет нас к пропасти вели.
Мы русские. Ступаем мы на плаху,
Окинув оком отчий окоем,
Но нищему последнюю рубаху,
Не мешкая, привычно отдаем.
Быть русским — провидение и право,
Не устрашась ни пули, ни ножа,
Топыриться упрямо и шершаво,
Не уступая татям рубежа.
Быть русским, значит хлеб растить в ненастье.
А нет дождя — хоть кровью ороси.
Но все-таки, какое это счастье —
Быть русским! Среди русских! На Руси!
Я русское ращу и нежу семя
Не потому, что род чужой поган,
Но пусть вот так свое опишет племя
Какой-нибудь еврей или цыган.
Быть русским, значит быть в надежной силе.
И презирать родной землею торг.
Не зря ж Суворов рек при Измаиле:
— Мы русские! Ура! Какой восторг!
В эпоху войн, в эпоху кризисов,
Когда действительность сложна,
У засекреченного физика
Была красивая жена.
Знакомства делала случайные,
Носила кольца и меха.
И к ней подсел брюнет отчаянный
В "Шашлычной" на ВДНХ.
Сквозь брызги жёлтого шампанского,
И сквозь зернистую икру,
Не разглядеть американского
Агента сети ЦРУ.
Забыв про данные инструкции
И даже не спросив кто он,
Она и адрес свой оставила
И свой домашний телефон.
И вот лежит в его объятиях,
Забывши, что не дремлет враг.
А прибыл он к ней для изъятия
Секретных формул и бумаг.
Искал он план объекта N-ского,
В постель заброшенный агент.
Ему не надо тела женского,
А нужен атомный секрет.
Но те известные товарищи,
Что всё узнали про него,
Его застали в сейфе шарящим,
Причем совсем безо всего.
Они сказали даме: "Ясно Вам,
Кто этот голый гражданин?"
И тут увидела несчастная,
Что не брюнет он, а блондин.
В эпоху войн, в эпоху кризисов,
Когда действительность сложна,
У засекреченного физика
Должна быть бдительной жена!
"... Косматый облак надо мной кочует,
И ввысь уходят светлые стволы ..."
(В. Сидоров)
и феерическая пародия Александра Иванова:
ВЫСОКИЙ ЗВОН
В худой котомк поклав pжаное хлебо,
Я ухожу туда, где птичья звон,
И вижу над собою синий небо,
Лохматый облак и шиpокий кpон.
Я дома здесь, я здесь пpишел не в гости,
Снимаю кепк, одетый набекpень,
Весёлый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотвоpень.
Зелёный тpавк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется pука,
И я шепчу дpожащие губами:
"Велик могучим pусский языка!"
А продолжение от Александра Матюшкина-Герке я раньше не встречала:
Вспыхает небо, pазбyжая ветеp,
Пpоснyвший гомон птичьих голосов;
Пpоклинывая всё на белом свете,
Я вновь бежy в нетоптанность лесов.
Шypшат звеpyшки, выбегнyв навстpечy,
Пpиветливыми лапками маша,
Я сpеди тyт пpобyдy целый вечеp,
Бессмеpтные твоpения пиша.
Hо, выползя на миг из тины зыбкой,
Болотная зелёновая тваpь
Совает мне с заботливой yлыбкой
Большой Оpфогpафический Словаpь.
Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошёл. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещённый луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.
Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Всё равно я сюда никогда не приду умирать,
Всё равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмётся к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек - это шар, а душа - это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить - говоришь - вознестись над зелёной листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.
Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряжённо дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.
Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чём.
Только жить, только жить и на всё наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.
Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! - и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть - только тень на твоём кирпиче.
Изолятор тоски - или просто движенье вперёд.
Надзиратель любви - или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда всё равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною - лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползёт ярко-жёлтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.
В деле распространения здравых мыслей без того не обойтись, чтобы кто-нибудь паскудой не назвал.(М.Е.Салтыков-Щедрин)
Прощай,
Позабудь
И не обессудь.
А письма сожги,
Как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой, может быть,
по пути.
Скачут братья русские - сотенка лихая
Шпорами царапаны скакунов бока.
Не грусти костлявая, бога поминая -
Все тебе достанутся - хватит на века.
Развернемся лавою - братья биты братьями.
Белые да Красные - чья же тут вина?
Сатанинской радостью, Божьими проклятьями
Оживет гражданская, вечная война!
БРОНЕВИК У розового здания депо
С подпалинами копоти и грязи,
За самой дальней рельсовой тропой,
Куда и сцепщик с фонарем не лазит, --
Ободранный и загнанный в тупик,
Ржавеет "Марков", белый броневик.
Вдали перекликаются свистки
Локомотивов... Лязгают форкопы.
Кричат детишки... И совсем близки
Веселой жизни путаные тропы;
Но жизнь невозвратимо далека
От пушек ржавого броневика.
Они глядят из узких амбразур
Железных башен --
безнадежным взглядом,
По корпусу углярок, чуть внизу,
Сереет надпись: "Мы -- до Петрограда!"
Но явственно стирает непогода
Надежды восемнадцатого года.
Тайфуны с Гоби шевелят пески,
О сталь щитов звенят, звенят песчинки...
И от бойниц протянуты мыски
Песка на опорожненные цинки:
Их исковеркал неудачный бой
С восставшими рабочими, с судьбой.
Последняя сибирская верста
Ушла на запад. Смотаны просторы
Но в памяти легко перелистать
Весь длинный путь броневика, который,
Фиксируя атаки партизаньи,
Едва не докатился до Казани.
Врага нащупывая издалека,
По насыпи, на зареве пожарищ, --
Сползались тяжко два броневика,
И "Маркова" обстреливал "Товарищ".
А по бокам, раскапывая степь,
Перебегала, кувыркаясь, цепь.
Гремит великолепная дуэль.
Так два богатыря перед войсками,
Сойдясь в единоборческий дуэт,
Решали спор, тянувшийся годами...
Кто Голиаф из них и кто Давид --
Об этом будущее прогремит.
Подтягиваясь на веревке верст,
Кряхтя, наматывая их на оси,
Полз серый "Марков", неуклонно пер,
Стремясь Москву обстреливать под осень,
Пред наступающим -- не раз, не два --
Рвались мостов стальные кружева.
А по ночам, когда сибирский мрак
Садился пушкам на стальные дула, --
Кто сторожил и охранял бивак
Уйдя за полевые караулы?
Перед глухой восставшею страной
Стоял и вслушивался, стальной...
Что слышал он, когда смотрел туда,
Где от костров едва алели вспышки,
И щелкнувшей ладонью -- "на удар!" --
Гремел приказ из командирской вышки:
"Костры поразложили, дуй их в пим!
Пусть, язви их, не спят, коль мы не спим!"
У командира молодецкий вид.
Фуражка набок, расхлебаснут ворот.
Смекалист, бесшабашен, норовист --
Он чертом прет на обреченный город.
Любил когда-то Блока капитан,
А нынче верит в пушку и наган.
Из двадцати трех -- отданы войне
Четыре громыхающие года...
В земле, в теплушке, в тифе и в огне
(Не мутит зной, так треплет непогода!),
Всегда готов убить и умереть,
Такому ли над Блоками корпеть!
Но бесшабашное "не повезло!"
Становится стремительным откатом,
Когда все лица перекосит злость
И губы изуродованы матом:
Лихие пушки, броневик, твои
Крепят ариергардные бои!
У отступающих неверен глаз,
У отступающих нетверды руки,
Ведь колет сердце ржавая игла
Ленивой безнадежности и скуки,
И слышен в четкой тукоте колес
Крик красных партизанов: "Под откос!"
Ты отползал, как разъяренный краб,
Ты пятился, подняв клешни орудий
Но, жаждой мести сердце обокрав,
И ты рванулся к плачущей запруде
Людей бегущих. Мрачен и жесток,
Давя своих, ты вышел на восток...
И вот Чита. Казачий офицер
С хмельными и веселыми глазами,
С ленивою усмешкой на лице
Тебя встречал и пожимал плечами.
Твой командир -- едва ль не генерал --
Ему почтительно откозырял.
И командиру вежливо: "Прошу!"
Его команде -- лающе "В казармы!"
Чита надменно (истинный буржуй!)
Встречала арьергард разбитых армий:
"Коль вы, шпана, не добыли Москвы,
На что же, голоштанные, мне вы?"
И чтобы никого не прогневить --
Еще вчера стремительный и зоркий,
Уполз покорно серый броневик
На затхлые борзячие задворки.
И девять лет на рельсах тупика
Ржавеет рыжий труп броневика.
И рядом с ним -- ирония судьбы,
Ее громокипящие законы --
Подняв молотосерпные гербы,
Встают на отдых красные вагоны...
Что может быть мучительней и горше
Для мертвых дней твоих, бесклювый коршун!
Что ветры мне и сине море?
Что гром, и шторм, и океан?
Где ужасы и где тут горе,
Когда в руках с вином стакан?
Спасут ли нас компас, руль, снасти?
Нет! Сила в том, чтоб дух пылал.
Я пью! И не боюсь напасти,
Приди хотя девятый вал!
Приди, и волн зияй утроба!
Мне лучше пьяным утонуть,
Чем трезвым доживать до гроба
И с плачем плыть в столь дальний путь.
Чтойта под разлагающим влиянием Сильвера вспомнилось, и полез и,таки, нашел стихи вполне себе белогвардейца и колчаковца Арсения Несмелова. Впервые прочитал их не то в 89-м, не то в 90-м году в "Юности", ну и торкнуло, а теперь кидайтесь помидорами.
ВАСИЛИЮ КАЗАНЦЕВУ
Василий Васильич Казанцев.
И огненно вспомнились мне -
Усищев протуберансы,
Кожанка и цейс на ремне.
Ведь это же - бесповоротно,
И образ тот, время, не тронь.
Василий Васильевич - ротный:
"За мной - перебежка - огонь!"
"Василий Васильича? Прямо,
Вот, видите, стол у окна...
Над счетами (согнут упрямо,
И лысина, точно луна).
Почтенный бухгалтер". Бессильно
Шагнул и мгновенно остыл...
Поручик Казанцев?.. Василий?..
Но где же твой цейс и усы?
Какая-то шутка, насмешка,
С ума посходили вы все!..
Казанцев под пулями мешкал
Со мной на ирбитском шоссе.
Нас дерзкие дни не скосили -
Забуду ли пули ожог! -
И вдруг шевиотовый, синий,
Наполненный скукой мешок.
Грознейшей из всех революций
Мы пулей ответили: Нет!
И вдруг этот куцый, кургузый,
Уже располневший субъект.
Года революции, где вы?
Кому ваш грядущий сигнал? -
Вам в счетный, так это налево...
Он тоже меня не узнал!
Смешно! Постарели и вымрем
В безлюдьи осеннем, нагом,
Но всё же, конторская мымра, -
Сам Ленин был нашим врагом!
Я заебат и охуенен;
Неотразим, как бриллиант.
Неподражаем и бесценен;
Могуч и строен, как атлант.
Умен и крут я, несомненно.
Красив и мил, к тому же, я.
Ебать, какой я охуенный!
И, кстати, скромный дохуя
Первый мокрый, первый белый,
Сыпет с неба неумело,
Я к стеклу прижался носом, жду какой-нибудь финал.
Нерешенные вопросы. Кто придумал эту осень?
Сыпет мелом то и дело, а начало проебал.
Эх, сейчас бы солнце, лето,
Все вокруг полураздето,
Запах мускуса и пота, секса, пива и любви.
Ну, а я все жду чего-то, тело двигать не охота,
Потому что мало света, по француски- се ля ви.
За Покровку и Ордынку
Унесло меня, былинку,
И метало и трепало мордой прямо об асфальт,
Надорвало пуп и спинку, и испортил всю картинку
Не набрав знакомый номер телефонный аппарат.
Только я пенять не стану,
Все идет почти по плану,
Ведь не может быть так долго абсолютно заебись.
Кто стучит? Постой, я гляну. Это счет за воду в кране,
Самолетиком бумажным улетает прямо ввысь.
Все вокруг куют монеты.
Кто-то в смс приветы
Строчит тонкую рукою, на мобильный телефон,
Посещаем туалеты, мнем журналы и газеты,
И поет вполне прилично электрический Кобзон.
Из груди я вынул сердце,
Посолил, насыпал перца,
Хочешь скушай с Бородинским, хочешь выброси в окно.
Уши рвут шальные герцы, и скрипят на кухне дверцы,
Сыпет белым неумело. Черно-белое кино.
Как родная меня мать провожала,
Тут и вся моя родня набежала:
"Ой вы, лары, - говорят, - да пенаты,
Не пускайте дурака во гастаты!
Чай, в Субуре пруд пруди голодранцев –
Хоть сейчас в поход веди на германцев.
Поневоле ты идешь аль с охоты?
Ох уж эта молодежь - иди... патриоты!
И какого вам рожна не хватает?
Как при Цезаре страна процветает!
До Британии дошли – любо-мило:
Сколько сразу нам земли привалило!
Утеснений прежних нет и в помине –
Гордо шпрехает венет на латыни!
(А что кончились в казне ауреи,
Виноваты в том, конечно, непреодолимые обстоятельства стихийной силы).
Чем за гнутый помирать за квинарий,
Шел бы девок выбирать в лупанарий.
Нынче свежих подвезли из Нарбона..."
Тут рожок запел вдали легионный.
Поклонился я пенатам и ларам:
«Только воздух сотрясаете даром.
Если будут все, как вы, ротозеи,
Быстро кончатся рабы в Колизее!»
Похоже, аисты дико возбуждали Гёте. Или просто он был ими цинично обосран и стихами решил отомстить. Мелочно и глупо. Аистам насрать не только на Гёте, но и на его стихи.
Repa пишет:
Похоже, аисты дико возбуждали Гёте. Или просто был ими цинично обосран и стихами решил отомстить. Мелочно и глупо. Аистам насрать не только на Гёте, но и на его стихи.
а лично я думаю, что твой этот прогон в адрес Гёте -- мелочен и глуп .
ЗЫ. АС Пушкин, надо понимать, от тебя тоже поплатился за отпизженного Балдой попА?